(поэма о штоссе) Написана Александром Вулыхом в 1992 году на спор. Оппонент автора утверждал, что дилетант (человек не играющий сам, а смотрящий на игру со стороны) не в состоянии написать литературный текст про игру, в котором не было бы смысловых ошибок или хотя бы неточностей. Даже не читая текст поэмы "Бубновый Туз", можно было бы возразить: а Николай Васильевич Гоголь? (про игру Гоголя в карты упоминаний не найдено, а его "Игроки" - лучшее произведение про игроков всех времён и народов). Александр Вулых свой ящик коньяку (или что там было по условиям спора) выиграл. Спешите насладиться текстом.
- Дух Сатаны – порочный Мастер,
- летал над грешною Москвой,
- рассыпав карточные масти
- над городскою мостовой.
- Он был печален и рассеян,
- когда своей колодой карт
- в столичном городе посеял
- разврат, коварство и азарт...
- В то время под зарёй вечерней,
- как будто бубна или черва,
- звезда плясала над Кремлём,
- во тьме глядясь в речной проём.
- А там в обнимку с нею вместе
- качались в танце пики, крести,
- и ветер, залетев под мост,
- вовсю играл с рекою в штосс.
- Весь город, словно стол
- истёртый,
- качался в дьявольской игре:
- мелькали «Жигули»-шестёрки
- среди дерев породы треф...
- И долго-долго дух порочный
- над стольным городом летал,
- его шпилёвкой заморочил,
- но под конец и сам устал;
- пролетев вокзал впритирку,
- уже заканчивал денёк,
- когда на Войковской в квартирку
- он залетел на огонёк...
- А там наклёвывалась драма:
- на плешку возложив ладонь,
- сидел Виталий, сын Абрама,
- и некто – просто Молодой.
- Они не то, чтобы дружили, –
- они по-дружески пыжили.
***
- Виталий, а точнее – Боцман,
- довольно опыту имел:
- колод в открытую не коцал,
- но, если надо, то умел...
- Умел без дела деньги делать
- (без них, понятно, жизнь плоха),
- умел, насторожившись телом,
- приветливо встречать лоха,
- умел слегка пожать плечами,
- куш получая или долг,
- и вновь с волненьем и печалью –
- садиться за игральный стол...
- Любил словечки «горка», «соник»,
- свой столик и игру за ним,
- любил по радио «Эстония»
- послушать Иерусалим,
- любил руками карты мацать,
- болтать о всякой ерунде
- и был похож на Карла Маркса
- в своей курчавой бороде,
- любил свою собаку Весту,
- жену Галину, как невесту, любил
- за газовой плитой...
***
- Но всё – о Боцмане довольно!
- Предвижу ваш вопрос невольно:
- а кто же этот, Молодой?
***
- Он риск любил. И был поэтому
- авантюрист, почти – Икар.
- Как мудро сказано поэтом –
- жизнь для него – колода карт!
- Бывал богатым, как царевич,
- бывал раздетым дочиста...
- Как пел философ Макаревич –
- Кто виноват, что ты устал?
- Кто виноват? Опять евреи?
- Тут хоть ты стой, хоть спать
- ложись...
- Как говорит товарищ Время –
- что делать, братец, это жизнь...
- Ах, как мудры иные мысли!
- Но сколько их ни наберись, –
- жизнь для него была без смысла,
- когда б не карты и не риск.
- Для этой жизни бесшабашной,
- где мать – игра, отец – азарт,
- родился сразу он в рубашке,
- в рубашке от игральных карт.
- И сразу, с самого рожденья
- впадал он от шпилёвки в раж,
- но самым верхом наслажденья
- был для него... чужой мандраж.
- Той дрожью рук, вспотевших,
- нервных,
- он наслаждался много лет,
- как храмом Покрова-на-Нерли
- какой-нибудь искусствовед.
- Он был эстетом в этом роде,
- и это не понять другим,
- когда зрачки в глазах напротив
- растут, как по воде круги,
- когда отверзшаяся челюсть
- под напряженьем мандража
- со скрипом парковых качелей
- отвиснет слабо, задрожав,
- будто бы к груди прикована,
- застынет после, офигев,
- как от удара Черенкова -
- английский город Бирмингем.
- Когда затягиваешь узел,
- когда уже петлю дожал,
- когда кадык по горлу Зюзи
- скользит, как лифт по этажам,
- когда безумный и убогий
- шпилёвщик, карты теребя,
- как прихожанин синагоги,
- бормочет что-то про себя,
- обозвав кого-то поцем,
- задолбит в стену головой...
- Будь то Порецкий или Боцман –
- какое счастье, Боже мой!
***
- И Молодой, герой поэмы,
- не мог без этого прожить,
- может, именно поэтому
- он ездил к Боцману пыжить.
- Но всё ж он понимал отлично,
- что, не играя задарма,
- Виталий уважал наличку
- и не любил пустой карман.
- И лишь того, кто очень беден,
- он принимал с сухим пайком...
- И Молодой в тот день был
- бледен –
- он вёз последнее пальто!
***
- Не видел Мейерхольд с Захавой
- в таком спектакле – высший
- сорт! -
- как Боцман то пальто захавал
- и прометал от шестисот,
- как поминались все святые,
- как вспоминалась чья-то мать,
- как в «соник» прятались
- цветные,
- а через карту – за всю масть,
- как было Боцману фигово,
- когда в безумии глухом
- он даже Бога Иегову
- назвал пархатым петухом!
***
- И раз за разом, кон за коном,
- всё безутешней он грустил,
- вслед за своим магнитофоном
- чего-то там ещё спустил...
***
- Они уже играли долго...
- А за окном внизу, в пыли,
- стояли бежевая «Волга»
- и голубые «Жигули»...
- От той видавшей виды «трёшки»,
- давно стоявшей во дворе,
- разило изредка немножко
- таким изысканным амбре...
- А тайна всем была известна:
- там, во дворе, недогуляв,
- знакомая собака Веста
- любила ездить в «Жигулях»...
- И вот, когда, вспотев в рубахе,
- исторг хозяин слабый стон, –
- любимейшая вещь собаки
- была поставлена на кон!
- В тот миг, когда назрела драма,
- и Молодой, прикрыв глаза,
- поставил наугад на даму
- и на бубнового туза,
- когда, казалось, небо рухнет
- иль потолок над головой, –
- раздался с боцмановской кухни
- протяжный жалостливый вой:
- там с ощущением блевотным,
- с трудом жуя мясной гуляш,
- скулило бедное животное
- по милым сердцу «Жигулям»!
- Уж был забыт соседский бобик
- и с прошлой выставки медаль,
- лишь – ощущение тревоги:
- хозяин-Боцман банк метал...
***
- Ругаясь вычурно и длинно,
- представил он себе на миг,
- кем назовёт его Галина,
- что скажут Зюзя, Воловик?
- И так, уставившись в
- пространство
- безумным взглядом, как сова,
- он отрешённо и бесстрастно
- колоду эту тасовал.
- От напряженья сердце сжалось,
- струились капли по лицу...
- Развязка в общем
- приближалась,
- шпилёвка близилась к концу.
- Рукой размазав пот холодный,
- как тигр, выгнувшись в спине,
- он резко повернул колоду
- и вдруг – застыл, остолбенев...
- В глазах, багровых от бессониц,
- угас железный блеск рублей:
- там, под девяткой, – туз бубей!
- Но как бы ни было там горько,
- кошмар стараясь позабыть,
- он снял туза, валета с горки
- .. прошептал: «Не может быть!
- Не может быть!..» – он карты
- бросил,
- и вслед приёмник пробасил:
- «Неможетбыть!»
- «It is impossible» –
- ворвался голос Би-би-си.
- «Не может быть!» – звучало веско
- хмельное эхо над Москвой...
- «Не может быть!» – кричала
- Веста,
- уткнувшись в лапы головой.
- «Не может быть!» – во сне
- бредовом
- ворчал угрюмый Воловик...
- И только голос Молодого
- сказал: «Бывает... Се ля ви!»
***
- Как пишут языком газетным,
- усталый, но довольный, он
- спокойно встал, забрал
- кассетник,
- потом – ещё магнитофон,
- потом – какие-то там вещи –
- всё то, что выиграл... Потом
- он подошёл к хозяйской вешалке
- и снял то самое пальто...
- А через две минуты, юзом,
- у светофора пригуляв,
- он по Варшавке мчался к Зюзе
- на этих самых «Жигулях»...
***
- Наверно, было бы уместно
- прочесть мораль, читатель, вам...
- Но что же сталось с бедной
- Вестой? -
- предвижу возглас милых дам.
- Так пусть сомнения развеются:
- собрав последние рубли,
- хозяин Весты, он же – Вейцман,
- купил ей снова «Жигули»!
Александр Вулых. 1985 г.
Публикация: Московская правда №223 от 18.11.93, вкладыш «Ночное рандеву».
Комментарии (0)