Предисловие редактора к 1-му изданию Энциклопедии

  • Игру нельзя отрицать. Можно отрицать почти все абстрактные понятия: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Можно отрицать серьёзность. Игру – нельзя.

Йохан Хёйзинга. Homo ludens

«Игра старше культуры», – говорит тот же Хёйзинга, один из немногих людей, сумевших единственной книгой изменить взгляд человечества на собственную историю. Ибо игра старше не только культуры – она старше человека.

В Библии сказано, что человек был сотворён в шестой день Творения. К вечеру. А до того, в тот же день шестой, но с утра «создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо». (Бытие, 1, 25). Иначе говоря, животные сотворены раньше человека. Первое же поручение, которое дал Бог сотворённому человеку, было самой настоящей игрой: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привёл [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовёт их, и чтобы, как наречёт человек всякую душу живую, так и было имя ей». (Бытие, 2, 19). Такова была первая предложенная Богом человеку игра: Он заставил Адама выдумывать слова.

«Собака – это почти человек», – говорил отец Александр Мень. Последите за вашей собакой, когда она играет. Никогда не будет она делать этого по принуждению, но только от радости и радости ради. «Достаточно понаблюдать хотя бы игру щенят <...> Они приглашают друг друга поиграть неким подобием церемониальных поз и жестов. Они соблюдают правило, что нельзя, например, партнёру по игре прокусывать ухо. Они притворяются ужасно злыми. И что особенно важно, они совершенно очевидно испытывают при этом огромное удовольствие и радость», – пишет всё тот же Хёйзинга. Посмотрите на обезьян в зоопарке: их никто не учит игре «в ладошки», она приходит к ним сама по себе. Это – протодуховная культура. Иначе говоря, homo ludens, человек играющий, появился раньше, чем homo faber, человек созидающий. Существа, ничего ещё не созидающие, уже играют, здесь сторонники Библии не спорят даже с самыми матёрыми материалистами, ибо у тех и других нет противоречий. Игра предшествует даже слову. Примером тому – мора, «игра на пальцах», и по сей день процветающая в оживлённых морских портах, где моряки не знают ни языка друг друга, ни какого-либо общего, что не мешает им азартно предаваться этой, видимо, самой древней из человеческих игр.

Итак, сначала – игра, а потом – человек, дающий названия. Поэтому именно игра как таковая первой обрастает названиями, а по мере умножения числа игр и правил, им присущих, умножается количество слов, обозначающих тот или иной предмет или приём в игре. Даже если термин не предназначен для широкого употребления, он всё равно существует и служит человеку, и должен быть записан, а, будучи записан – разъяснён. Человечество уже не одно тысячелетие заполняет библиотеки всё новыми и новыми словарями, ибо живая память и мала, и смертна. Составителям словарей часто обеспечено бывает в истории культуры место не меньшее, чем классикам литературы – вспомним хотя бы Владимира Даля.

Составители словарей, посвящённых не языку в целом, а отдельным областям человеческой деятельности, занимают места почти столь же почётные. Время стёрло из человеческой памяти – за какие преступления попал в тюрьму аферист-виртуоз В.Ф.Трахтенберг (и был ли он вообще преступником, или же это был розыгрыш?), но его «Блатная музыка («Жаргон» тюрьмы)» и по сей день бесценна для специалистов, книга неоднократно переиздана, а роль Трахтенберга в изучении «блатного языка» чуть ли не та же, что у В.И.Даля в изучении языка общерусского.

Наречия офенские, шерстобитские, разбойничьи, рыбачьи – несть им числа. Кому, казалось бы, дело до языка, которым разговаривают между собою рыбаки нижней Волги и северного Каспия, а между тем единственный словарь их «языка», «Ловецкое слово» Э.В.Копыловой, изданный в 1984 году в Волгограде, давно уже не могут раздобыть даже лингвисты. От блатного мира до промысловиков-осетринщиков – все подвергнуты изучению, собраны в словари и энциклопедии. Человеку же, заинтересовавшемуся ИГРОЙ, особенно в широком толковании этого слова, до сих пор на полку поставить было почти нечего, кроме не очень сложных руководств по отдельным видам игр и ещё кое-какой вспомогательной литературы. Ничего, что давало бы сколько-нибудь полную картину этого древнейшего человеческого – и даже до-человеческого – вида деятельности, никто в России предложить читателям не пытался. Так что словарь-энциклопедия Д.С.Лесного придётся к месту на любой полке русских словарей. Пока что, к сожалению, его даже не с чем сравнить.

Субкультура игры порождает не только слова как таковые – она порождает ещё и собственно культуру. В кости, карты, мацзян, нарды, кегли и т.д. играют не только игроки, среди которых есть и авторы книг, – герои этих книг тоже играют в те же игры. Притом судьбы литературных героев и тех, кто их выдумал, переплетаются самым причудливым образом. В «Братьях Карамазовых» поляк играет в карты в трактире не так просто: не проиграй перед этим Фёдор Михайлович Достоевский очень крупную сумму, быть может, он вообще предпочёл бы не «гнать строку», а написал бы покороче, вообще бы не написал ничего, думал бы о душе, что ли. Но игрок о душе не думает. Не зря столько сюжетов связано с игрой – в карты ли, во что другое – с нечистой силой; ставка обычно – душа играющего, о ней-то игрок чаще всего и забывает. «Не садись играть в карты с чёртом – всё равно проиграешь», – старая пословица, но и на подобную ситуацию в отечественной классике имеется рекомендация:

  • «Вот, дед карты потихоньку под стол и перекрестил; глядь – у него на руках туз, король, валет козырей, а он вместо шестёрки спустил кралю».

Это из Гоголя, из «Пропавшей грамоты». Так что крестная сила помогает против нечистого даже игроку в карты.

Гоголь вспомнился не зря, XIX век – эпоха не только великих русских писателей, но и карт. Ю.М.Лотман обронил как-то, что «подобно тому, как в эпоху барокко мир воспринимался как огромная созданная Господом книга, и образ книги делался моделью многочисленных сложных понятий (а попадая в текст, делался сюжетной темой), карты и карточная игра приобретают в конце XVIII – начале XIX в. черты универсальной модели – Карточной Игры, становясь центром своеобразного мифообразования эпохи». А наш старший современник, писатель-эмигрант Василий Яновский, ненароком заметил: «Толстой и Достоевский – такие разные, а отношение к картам почти одинаковое», – а дальше прибавил целую галерею характеристик русских писателей в смысле их отношения к «зелёному сукну». Над «Винтом» Чехова, где вместо карт используются фотографии, хохотать будет едва ли не любой читатель, но читатель, взявший за труд хоть немного разобраться в правилах игры, получит удовольствия неизмеримо больше. То же с прозой Грина, Шаламова, Георгия Иванова – и т.д., и т.д. Так что лучше не браться за русскую литературу без справочника по играм (пока что намекаю лишь на тот, который читатель держит в руках).

Терминологию знать вообще необходимо – как изучая игру, так и литературу. Не договорившись о единой терминологии, ни в одну мало-мальски сложную игру играть просто нельзя. Американский фантаст Р.Л.Асприн, придумавший сверхсложную игру «драконий покер», в которую без справочника по «условным модификаторам» лучше играть не садиться, в девятой части знаменитого своего сериала напоминает: «Одно из постоянных правил заключается в индивидуальной ответственности игроков за знание Условных Модификаторов. Попросту говоря, это означает, что если ты не знаешь какого-то конкретного модификатора, превращающего твою никчемную сдачу в выигрышную, то никто не обязан объявлять тебе об этом». Садясь за преферанс, лучше заранее уговоритесь с партнёрами – ответственный будет вист или нет, мизер кабальный или какой ещё – и так далее. Если не договорились – боюсь, не дошло бы у вас дело до того, до чего у композитора Алябьева. До чего? Смотрите в словаре. А если ненароком увидите за игрой на чужом столе пять (и больше) тузов, не спешите орать, что здесь жульничают: а ну как играют в доппелькопф?

Такое маленькое предисловие – и сразу столько непонятных слов. Заверяю читателей, что собран словарь Д.С.Лесного именно для того, чтобы слова эти перестали быть непонятными, чтобы не выяснять по сотне источников, что такое «бассета», «юрдон», «накладка», «фатюй» – см. весь словарь с начала до конца. Автор-составитель словаря отдал игре несколько десятилетий жизни, но, к счастью, Лесной оказался достойным преемником Трахтенберга. Не севши за «майдан» (тьфу, чуть не написал «зелёное сукно»), не изучишь терминологию игры. Не научишься отличать «штосс» от «стоса». Не поймёшь, что злобные стихи Маяковского («Стих резкий о рулетке и железке») появились у основателя советской поэтической школы не от сталински-пуританского неприятия игры, а от неуёмного азарта, доведшего звезду советской поэзии до крупного проигрыша. Словом, почитав словарь, попробуйте обойтись без него в дальнейшем.

Друзья автора, «каталы» с равным (и большим) опытом, знаю, очень недовольны тем, что один из «своих» взял да и обнародовал не одну сотню тайных слов, описал десятки шулерских приёмов. Недовольство понятное, – современник Пушкина, английский писатель Барро в своём романе «Лавенгро» тоже описывает, как недовольны были многие цыгане, обнаружившие, что он изучил их язык. Любая группа тех, кто объединён общими тайнами, обычно ревностно оберегает свой условный язык, покушение на него считает профанацией. Но редко что остаётся тайной, а если что и остаётся, то выпадает из культуры и даже из истории, пропадает для человечества, становится неинтересно. Пример: кому теперь важно разузнать – кто именно скрывался под «железной маской»? И наоборот: средневековый жаргон кокийяров (XV век) послужил для Вийона тем языком, на котором он написал одиннадцать из своих прославленных баллад. Результат: специалисты и по сей день не могут разобрать точный смысл этих баллад, никто во времена Вийона эту тарабарщину не пытался перевести на понятный язык. В итоге пропал для нас, кажется, не худший кусок наследия одного из величайших поэтов Европы.

Словом, тот, кто примет энциклопедию «Игорный Дом» к сведению, имеет во всех отношениях больше шансов на выигрыш, чем тот, кто ею пренебрежёт. Хотя «в одиночной игре достижение цели ещё не означает выигрыша» (это снова Хёйзинга, но без него игроку – как верующему без Библии), и поэтому играть лучше не в одиночку, даже не вдвоём. Игра вдвоём – великий соблазн. Так и хочется рассказать что-нибудь о борьбе Добра и Зла, Мужского и Женского, Бога и Дьявола и так далее. Настоящая игра ничего этого не содержит, игра – не драка, даже не борьба, не надо впадать в богумильскую ересь и предполагать, что зло и добро равны, потому и борются, – это не антитеза. В настоящей же ИГРЕ противники (в идеале) равны, как равны по закону больших чисел шансы всех противников. Но это – в теории. А на практике... Увы, есть много способов подправить всемогущество Случая, о них – см. в словаре Д.С.Лесного. И есть много способов от этих способов подстраховаться. О них – см. в том же словаре.

Словарь, однако, никак не «вавилонская библиотека» Хорхе Луиса Борхеса, даже не многотомная энциклопедия. Составитель вынужден был включить в него описания далеко не всех карточных игр, не всех пасьянсов и гаданий; очень ограниченно представлены, к примеру, китайские игры, хотя китайцы – самые азартные в мире люди. На описание одних разновидностей китайского бильярда, в том числе того, в котором шары имеют неправильную форму, потребовались бы многие и многие страницы. К тараканьим бегам Булгакова, блошиным скачкам Гофмана и скорпионьему тотализатору Хелмана можно было бы прибавить обширную информацию по собачьим боям (благо редактор – профессиональный кинолог), петушиным (благо Габриель Гарсия Маркес рассказывает о них всё, что нужно), – да и по ипподрому можно бы выпустить отдельный справочник. Увы, чем-то пока, в первом издании, пришлось жертвовать.

Кое-какие сведения об игроцкой жизни писателей в «Игорном Доме» читатель, конечно, найдёт, но в абсолютном большинстве это сведения из жизни русских писателей XVIII-XIX и начала XX века, а также писателей-эмигрантов. Во что играли советские писатели, да и вообще играли ли они всерьёз – пока проверенных данных нет. На зарубежных писателей (и не только на писателей) опять же не хватило места, справочник адресован прежде всего русскому читателю. Политические деятели, особенно тираны, игре наверняка не чужды: в «Осени патриарха» Г. Гарсия Маркес очень много места уделяет описанию того, как его герой-диктатор выигрывает у других диктаторов, свергнутых, остатки сбережений – в домино. Хочется думать, что и этот пробел во втором издании удастся хоть немного заполнить.

И, наконец, ни автор, ни редактор так и не пришли к решению – что именно написать об «игре игр» – выдуманной Германом Гессе «Игре в бисер», в которой – в идеале – должно умещаться всё мироздание, и, соответственно, все известные игры. Магистр Йозеф Кнехт потратил (согласно Гессе) десять лет на то, чтобы расшифровать, возвратив символы к исходному значению, одну-единственную партию этой игры. Гессе и не стремился объяснить игру читателям – для него сама супер-игра служила супер-символом «человека играющего» и его полнообъёмной, основанной только на игре культуры – некий последний этаж в пирамиде, где в основе – игра, выше – человек, выше – символизация игры и ещё выше – игра уже собственно символами игры, лишь ещё выше расположен сам роман, принёсший автору всемирную славу. Не то, чтобы игроку в преферанс или мацзян всё это было неинтересно, но важней показалось дать с максимальной полнотой те же шулерские термины. Хотя бы потому, что «Игра в бисер» написана по-немецки, русский читатель вынужден пользоваться любым из неполноценных переводов – и вопрос становится неактуален. Зато словарь даёт богатейший материал переводчикам русской литературы на иностранные языки, – во многих русских повестях и рассказах к правильному употреблению термина в тексте стоит неправильный – или недостаточно точный – комментарий.

Наверное, и толкования Д.С.Лесного в ряде случаев будут оспорены. Но мы не будем спешить выносить окончательный приговор: скажем, единожды встретившийся составителю «финский преферанс» оказался пляжной выдумкой шулеров, притом, что называется, одноразового пользования. Вообще к каждой «неизвестной» игре нужно подходить с осторожностью. Игра в «китайского дурака» определённо неизвестна в Китае. То, что предлагает компьютерная игра «мацзян», имеет самое слабое сходство с подлинной игрой, это, скорее, вариант пасьянса «китайский платок». Поэтому всегда нужно помнить: этот словарь – как и любой другой – советчик, не более, и каждый волен слушаться его или нет.

Однако ведь и Владимир Даль был уличён в своё время в том, что многие слова придумал сам. Одни – «почёт» (вместо «гонорара»), «мироколица» (вместо «горизонта») – так и остались мертворожденными, но сотни других прочно вошли в язык, и никому уже нет дела до того, записал их Даль «от народа» или сочинил по своему разумению. Прижилось, и всё тут. Часто из многих возможных толкований неизвестного слова приходилось оставить одно-два несомненных, прочие опустить, то ли до следующего издания, то ли навеки.

Ликвидация цензуры дала возможность писать «все слова полностью», но нецензурной (как раньше говорили) лексики в игре оказалось на удивление мало. Не вводить же, в самом деле, в справочник те выражения, которыми разражается игрок, к примеру, подсевший на пять непредвиденных взяток на мизере. Каждый волен их выбирать сам, да и не надо их выбирать – и так на язык придут.

Хотелось бы ввести в словарь и те первые слова, которые скажет почтенный читатель, впервые взяв этот справочник в руки. Но каждый волен вписать сюда и эти слова, и все другие, которые знает, но в словаре не найдёт. Сообщить их составителю. Очень может быть, что они пригодятся для нового издания.

  • Комментарий автора: Евгений Владимирович, вы как в воду глядели! Только теперь не надо ждать нового издания. Можно пополнять и улучшать это. Спасибо за ваш неоценимый вклад в эту работу. 
Подписаться на новые публикации автора

Комментарии (0)

Пожалуйста, авторизуйтесь для того, чтобы комментировать